Бесплатно читать онлайн Победа от автора Василий Павлович Аксенов. Без регистрации и без сокращений, полностью и целиком.
Лингвистический анализ: Победа (Василий Аксёнов)
Победа читать онлайн бесплатно и без регистрации полностью (целиком) на пк и телефоне. Краткое содержание и отзывы о книге на сайте разве что есть восторженный отзыв в письме. Рассказ «Победа» Василия Аксенова — одно из наиболее известных произведений современной русской литературы. Он рассказывает о жизни гроссмейстера, который страдает от внутреннего конфликта и стремится к победе над собой. Победа читать бесплатно онлайн без регистрации полную версию на ПК, планшете и телефоне.
Аксенов победа анализ произведения. Анализ рассказа Аксенова «Победа» (Сочинение на свободную тему)
Мы уже видели игру смыслов «игра борьба — война». Постепенно в этот ряд вводилось понятие жизнь, но не как смысловая ассоциация, а как чувственно воспринимаемый образ, не мысль, а изображение. Игра Г. На левом фланге фигуры столпились таким образом… Весь левый фланг пропах уборной и хлоркой, кислым запахом казармы, мокрыми тряпками на кухне, а также тянуло из раннего детства касторкой и поносом» С.
Можно подумать, что это неудача в игре вызывает в памяти гроссмейстера самые неприятные воспоминания. Так и есть, но автор повторяет этот прием неоднократно, причем тема воспоминаний как-то постепенно гаснет, заменяется ощущением синхронности двух планов происходящего — игры и жизни. Синхронность эта переходит местами в полное слияние: «Вот вы гроссмейстер, а я вам ставлю вилку на ферзя и ладью, — сказал Г.
Он поднял руку. Конь-провокатор повис над доской» С. Гроссмейстер при этом думает: …Вилка на дедушку и бабушку.
Жалко терять стариков. Дальше происходит еще более интересный переход: Гроссмейстер… спрятал ферзя в укромный угол за полуразвалившейся каменной террасой… напомним, игра происходит в купе скорого поезда …где осенью остро пахло прелыми кленовыми листьями. Здесь можно отсидеться в удобной позе, на корточках.
Здесь хорошо, во всяком случае, самолюбие не страдает. На секунду привстав и выглянув из-за террасы, он увидел, что Г. Совмещение одновременно нескольких до трех личностных, пространственных и временных планов в этом абзаце позволяет догадываться о бесконечности, вездесущности того, кто назван в рассказе гроссмейстером; с личностью эту сущность отождествить невозможно, поскольку подчеркивается именно ее недискретность.
Дважды он меняет сферу ожидаемого успеха, причем оба раза это оформлено как отступление, хотя успех, кажется, достигнут. Сначала он избирает в качестве утешения после потери ладьи простые радости жизни: Гроссмейстер сообразил, что кое-какие радости еще остались у него в запасе. Например, радость длинных, по всей диагонали, ходов слона.
Если чуть-чуть волочить слона по доске, то это в какой-то мере заменит стремительное скольжение на ялике по солнечной, чуть-чуть зацветшей воде подмосковного пруда, из света в тень, из тени в свет С. Ялик — очевидная ассоциация с утраченной ладьей. Тут сама собой возникает жажда любви: Гроссмейстер почувствовал страстное, непреодолимое желание захватить поле h8, ибо оно было полем любви, бугорком любви, над которым висели прозрачные стрекозы С.
В конце этого эпизода сведены воедино темы «жизнь» и «игра», только не вполне ясно, какое из этих понятий является определяемым, а какое — предицирующим. Думается, автор преднамеренно сделал уравнение обратимым, чтобы каждый вариант соответствовал одной из переливающихся, совмещенных в одном изображении реальностей: Ничто так определенно не доказывало бессмысленность и призрачность жизни, как эта позиция в центре. Пора кончать игру С.
Но нашлась еще одна сфера, в которой можно победить. Назовем ее условно «гармония». Возможно, в жизни это соответствует творчеству: Нет, — подумал гроссмейстер, — ведь есть еще кое-что, кроме этого.
Он поставил большую бобину с фортепьянными пьесами Баха, успокоил сердце чистыми и однообразными, как плеск воды, звуками, потом вышел из дачи и пошел к морю. Вспоминая море и подражая ему, он начал разбираться в позиции, гармонизировать ее. На душе вдруг стало чисто и светло.
Логично, как баховская CODA, наступил мат черным. Последняя фраза по своей парадоксальной семантике и избыточной эстетике достойна отдельного исследования. В смысловом развертывании текста это, безусловно, кульминация — но не единственная.
Она же развязка — победа! Успех гроссмейстера в сфере гармонии полон и совершенен. Но именно эта сфера для его спутника просто не существует; тот продолжает борьбу, оставаясь на своем уровне, в своей сфере, и там побеждает.
Так тема несовпадения, которая уже косвенно возникала в ассоциативно-словесных рядах, выходит на уровень поверхностного смысла. Но заявлена она была гораздо раньше и даже вербализована в начале игры: « — Ведь вы гроссмейстер такой-то? О каком совпадении он говорит?
Это что-то немыслимое! Могло ли такое случиться? Я отказываюсь, примите мой отказ, — панически быстро подумал гроссмейстер, потом догадался, в чем дело и улыбнулся.
Эпизод многозначен; сейчас для нас важно, что совпадение, о котором идет речь, не объяснено, а весь эпизод демонстрирует несовпадение во всем: гроссмейстер панически пугается какого-то другого совпадения 2 , не того 1 , о котором сказал Г. Потом гроссмейстер будто бы понял, о каком совпадении 3 речь, но, во-первых, нам его не объяснил, во-вторых, кажется, опять ошибся, о чем говорит неожиданность последующего хода Г. Совпадения 1, 2, 3 не совпадают.
Тем самым автор выдвигает тему несовпадений в ряд ключевых.
Все это верно, в мире бродят славные дурачки — юнги Билли, ковбои Гарри, красавицы Мэри и Нелли, и бригантина поднимает паруса, но наступает момент, когда вы чувствуете опасную и реальную близость чёрного коня на поле b4. Предстояла борьба, сложная, тонкая, увлекательная, расчётливая. Впереди была жизнь. Гроссмейстер выиграл пешку, достал платок и высморкался. Несколько мгновений в полном одиночестве, когда губы и нос скрыты платком, настроили его на банально-философский лад. Всю жизнь добиваешься чего-нибудь; приходит к тебе победа, а радости от нее нет. Вот, например, город Гонконг, далёкий и весьма загадочный, а я в нем уже был.
Я везде уже был». Потеря пешки мало огорчила Г. Он ответил гроссмейстеру ходом ферзя, вызвавшим изжогу и минутный приступ головной боли. Гроссмейстер сообразил, что кое-какие радости ещё остались у него в запасе. Например, радость длинных, по всей диагонали, ходов слона. Если чуть волочить слона по доске, то это в какой-то мере заменит стремительное скольжение на ялике по солнечной, чуть-чуть зацветшей воде подмосковного пруда, из света в тень, из тени в свет. Гроссмейстер почувствовал непреодолимое, страстное желание захватить поле h8, ибо оно было полем любви, бугорком любви, над которым висели прозрачные стрекозы. Бурный летний праздник любви на поле h8 радовал и вместе с тем тревожил гроссмейстера.
Он чувствовал, что вскоре в центре произойдёт накопление внешне логичных, но внутренне абсурдных сил. Опять послышится какофония и запахнет хлоркой, как в тех далёких проклятой памяти коридорах на левом фланге. У меня никаких предрассудков на этот счет нет. Просто любопытно. Подумаешь, гроссмейстер-блатмейстер, жила ещё у тебя тонкая против меня. Знаю я ваши чемпионаты: договариваетесь заранее. Все равно я тебя задавлю, хоть кровь из носа! Он начал атаку в центре, и, конечно, как и предполагалось, центр сразу превратился в поле бессмысленных и ужасных действий.
Это была не-любовь, не-встреча, не-надежда, не-привет, не-жизнь. Гриппозный озноб и опять жёлтый снег, послевоенный неуют, все тело чешется. Чёрный ферзь в центре каркал, как влюблённая ворона, воронья любовь, кроме того, у соседей скребли ножом оловянную миску. Ничто так определённо не доказывало бессмысленность и призрачность жизни, как эта позиция в центре.
Чего стоит брошенное им пренебрежительное "шахматишки"в начале игры в жизнь. Примечательно и то, что внутренний мир Г. Да и "сила" считаться возвышенной не может, если она выражена в двух крепких кулаках с нелепой татуировкой неопределенного имени "Г. Особенность композиции заключается в изображении двух совершенно отличных миров: разума и силы, меж которыми как бы происходит постоянное метание.
То выступают думы гроссмейстера, то Г. Да и сама победа скользит от одного к другому, находя приют там, где она была до изнеможения, но бессмысленно желанна. Также в рассказе "Победа" соблюдено единство времени, места, действия. Это позволяет ему считаться логически завершенным, полным и целостным. И действительно, Аксенов проводит мысль о борьбе разума и силы от самого ее зарождения и до разрешения скрытого конфликта, когда на шахматной доске сходятся два противоположных явления. И место действия довольно знаково. Его движение соизмеримо с движением жизни, и он как нельзя кстати "скорый", что говорит о стремительности проходящего жизненного времени. Аксенов довольно часто использует повторы, которые зачастую становятся подтверждением пометки автора "Рассказ с преувеличениями" и несколько предопределяют завершение рассказа.
Так, например, Г. И далее "центра сразу превратился в поле бессмысленных и ужасных действий", "ничто так определенно не доказывало бессмысленность и призрачность жизни". Несомненно, и упомянутые ранее кулаки и розовый крутой лоб Г. Важное значение имеют и художественные детали.
Глубочайший, сильный, прекрасный и совсем небольшой рассказ «с преувеличениями», а также с тонким, но грустным юмором. Оценка: 10.
Писатель Василий Аксёнов. Победа
лидера молодежной прозы 60-х годов. В настоящее издание в основном включены — Московский рабочий, (формат: 60x84/16, 624 стр.). Полная версия книги Победа, чтобы читать бесплатно онлайн, от автора Василий Аксенов. Публикуется без сокращений в форматах для телефона и ПК. Победа. рассказ с преувеличениями В купе скорого поезда гроссмейстер играл в шахматы со случайным спутником. Этот человек сразу узнал гроссмейстера, когда тот вошел в купе, и сразу загорелся немыслимым желанием немыслимой победы над гроссмейстером.
Василий Аксёнов "Победа" - рассказ о смерти на доске и о жизни в шахматных фигурах.
Василий Аксенов «Победа» (2018) в онлайн-кинотеатре Okko. Высокое качество. Василий АКСЕНОВ, писатель. Вместо предисловия. Рассказ "Победа" появился в журнале "Юность" в 1965 году. А написан был в Дубултах, на Рижском взморье, где в советское время находился так называемый Дом творчества писателей. 11866 знаков, слов - 1761 знаков, страниц - 7 стр., средняя длина слова - 5.33 знаков, букв - 9371 букв, знаков препинания - 513 знаков. Аксенов й Аксенов Победа рассказ с преувеличениямиВ купе скорого поезда гроссмейстер играл в шахматы со случайным человек сразу узнал гроссмейстера, когда тот вошел в купе, и сразу загорелся немыслимым желанием немыслимой. Победа читать онлайн бесплатно и без регистрации полностью (целиком) на пк и телефоне. Краткое содержание и отзывы о книге на сайте Vasilij Aksenov is a prominent dissident writer, one of the 1960s idealists («шестидесятники»), who sought to break free of the lies and restrictions of.
Победа Аксенов Василий
| Победа. Василий Аксенов | Другие названия: Победа. Рассказ, 1965 год. |
| Рассказ победа василий аксенов - Граматика и образование на | "ПОБЕДА". Рассказ с преувеличениями. В купе скорого поезда гроссмейстер играл в шахматы со случайным спутником. Этот человек сразу узнал гроссмейстера, когда тот вошел в купе, сразу загорелся немыслимым желанием немыслимой победы над гроссмейстером. |
| Книга Победа Василий Павлович Аксенов - | На этой странице можно прочитать отзыв на книгу Василий Аксёнов «Победа», отзыв разместил пользователь tretyakow. |
| Василий Аксенов - Победа | Здесь Вы можете ознакомиться и скачать Сочинение Анализ рассказа Аксенова «Победа». |
Победа Аксенов Василий
Василий Аксенов и его загадка. Как рассказ «Победа», написанный «на слабо», стал притчей поколения шестидесятых — разбирались и журналист Анастасия Белоусова. Загадка от Аксенова. Читать Победа онлайн. Книги автора Аксенов Василий cкачать Победа в открытом доступе на портале Василий Аксенов Победа рассказ с преувеличениями В купе скорого поезда гроссмейстер играл в шахматы со случайным спутником. Этот человек сразу узнал гроссмейстера, когда тот вошел в купе, и сразу загорелся немыслимым жела.
Писатель Василий Аксёнов. Победа
Аксеновым, когда я вручила ему свой опус, помню смутно; он энтузиазма не проявил никакого, а я была скована смущением перед знаменитостью. Договорились обсудить статью через два дня в Филармонии, где была назначена встреча писателей с городской общественностью. Опоздала, в суете перерыва улучила момент и короткий разговор оставил долгий след непонимания и простора для интерпретации. Он сразу спросил, почему я не ссылаюсь на Жолковского. Для меня это означало в лучшем случае обвинение в некомпетентности, в худшем — в плагиате, тем более что мой лепет об ограниченности библиотечного фонда звучал странно и неубедительно, масштаб А. Жолковского я понимала, но за годы эмиграции его имя забылось. Потом В.
Моих объяснений я действительно не знала, что с этим делать, так как в контексте моей интерпретации эпизод вписывался в мотив Голгофы, но, как мне казалось, излишне конкретизировал, сужал тему мирового зла: в Узбекистане, где я выросла, антисемитизм был не самым острым проявлением ксенофобии. Слава Богу, не успела это сказать, наш разговор был прерван. Я не знала, что в этот день у филармонии Аксенова и Войновича встретили люди с антисемитскими плакатами. На следующей конференции постеснялась вернуться к разговору, тем более что нашла в литературе только упоминания о статье Жолковского, а саму статью сумела прочесть много позже. Но и чтение не развеяло чувства, что меня подозревают в использовании чужого труда без ссылки; возвращаться к вопросу антисемитизма тоже было как-то неловко. Со временем я поняла: спокойное согласие В.
Жолковского только подтверждает эффективность моего способа анализа, скорее лестно для меня. Что касается несовпадений, то: — я читала более позднее издание, где сам автор убрал кавычки в заглавии, а навязанный, по словам Жолковского, эпизод с черным мундиром сохранил, демонстрируя, как мне кажется, большую толерантность, более серьезное и осторожное отношение к «предматовым рейдам и жертвам », чем у многих старых «шестидесятников» и новых либералов; — разница в интерпретациях вполне укладывается в допустимый интервал читательского восприятия, с учетом различий индивидуального опыта, мировоззрения, а также и способа анализа. Совпадение же в выборе текста больше говорит о самом рассказе, скоорее похожем на западноевропейскую новеллу: в его языковой ткани легко обнаруживается кристаллизованная смысловая структура, а сюрреалистические элементы сюжета сами побуждают читателя к анализу, тогда как рассказы часто маскируют свой глубинный смысл лирической бытописательностью. Ради приемлемого объема и читабельности в статье были показаны только результаты моих лингвистических действий. Василий Аксенов рассказ с преувеличениями В купе скорого поезда гроссмейстер играл в шахматы со случайным спутником. Этот человек сразу узнал гроссмейстера, когда тот вошел в купе, и сразу загорелся немыслимым желанием немыслимой победы над гроссмейстером.
Гроссмейстер сразу понял, что его узнали, и с тоской смирился: двух партий по крайней мере не избежать. Он тоже сразу узнал тип этого человека. Порой из окон Шахматного клуба на Гоголевском бульваре он видел розовые крутые лбы таких людей. Когда поезд тронулся, спутник гроссмейстера с наивной хитростью потянулся и равнодушно спросил: — В шахматишки, что ли, сыграем, товарищ? Спутник высунулся из купе, кликнул проводницу, появились шахматы, он схватил их слишком поспешно для своего равнодушия, высыпал, взял две пешки, зажал их в кулаки и кулаки показал гроссмейстеру. На выпуклости между большим и указательным пальцами левого кулака татуировкой было обозначено: «Г.
Ему достались белые. В дороге шахматы — милое дело, — добродушно приговаривал Г. Они быстро разыграли северный гамбит, потом все запуталось. Гроссмейстер внимательно глядел на доску, делая мелкие, незначительные ходы. Несколько раз перед его глазами молниями возникали возможные матовые трассы ферзя, но он гасил эти вспышки, чуть опуская веки и подчиняясь слабо гудящей внутри, занудливой, жалостливой ноте, похожей на жужжание комара. Гроссмейстер был воплощенная аккуратность, воплощенная строгость одежды и манер, столь свойственная людям, неуверенным в себе и легкоранимым.
Он был молод, одет в серый костюм, светлую рубашку и простой галстук. Никто, кроме самого гроссмейстера, не знал, что его простые галстуки помечены фирменным знаком «Дом Диора». Эта маленькая тайна всегда как-то согревала и утешала молодого и молчаливого гроссмейстера. Очки также довольно часто выручали его, скрывая от посторонних неуверенность и робость взгляда. Он сетовал на свои губы, которым свойственно было растягиваться в жалкой улыбочке или вздрагивать. Он охотно закрыл бы от посторонних глаз свои губы, но это, к сожалению, пока не было принято в обществе.
Весь левый фланг пропах уборной и хлоркой, кислым запахом казармы, мокрыми тряпками на кухне, а также тянуло из раннего детства касторкой и поносом. Я отказываюсь, примите мой отказ», — панически быстро подумал гроссмейстер, потом догадался, в чем дело, и улыбнулся. Конь-провокатор повис над доской. У дедушки была своя вилка, он никому не разрешал ею пользоваться. Личная вилка, ложка и нож, личные тарелки и пузырек для мокроты. Вилка на дедушку и бабушку.
Жалко терять стариков». Пока конь висел над доской, перед глазами гроссмейстера вновь замелькали светящиеся линии и точки возможных предматовых рейдов и жертв. Увы, круп коня с отставшей грязно-лиловой байкой был так убедителен, что гроссмейстер пожал плечами. Жертвуете ладью ради атаки? Гроссмейстер спрятал ферзя в укромный угол за террасой, за полуразвалившейся каменной террасой с резными подгнившими столбиками, где осенью остро пахло прелыми кленовыми листьями. Здесь хорошо; во всяком случае, самолюбие не страдает.
Внедрение черного коня в бессмысленную толпу на левом фланге, занятие им поля b4, во всяком случае, уже наводило на размышления. Гроссмейстер понял, что в этом варианте, в этот весенний зеленый вечер одних только юношеских мифов ему не хватит. Все это верно, в мире бродят славные дурачки — юнги Билли, ковбои Гарри, красавицы Мэри и Нелли, и бригантина поднимает паруса, но наступает момент, когда вы чувствуете опасную и реальную близость черного коня на поле b4. Предстояла борьба, сложная, тонкая, увлекательная, расчетливая. Впереди была жизнь. Гроссмейстер выиграл пешку, достал платок и высморкался.
Несколько мгновений в полном одиночестве, когда губы и нос скрыты платком, настроили его на банально-философский лад. Вот, например, город Гонконг, далекий и весьма загадочный, а я в нем уже был. Я везде уже был». Потеря пешки мало огорчила Г. Он ответил гроссмейстеру ходом ферзя, вызвавшим изжогу и минутный приступ головной боли. Гроссмейстер сообразил, что кое-какие радости еще остались у него в запасе.
Если чуть волочить слона по доске, то это в какой-то мере заменит стремительное скольжение на ялике по солнечной, чуть-чуть зацветшей воде подмосковного пруда, из света в тень, из тени в свет. Гроссмейстер почувствовал непреодолимое, страстное желание захватить поле h8, ибо оно было полем любви, бугорком любви, над которым висели прозрачные стрекозы. Бурный летний праздник любви на поле h8 радовал и вместе с тем тревожил гроссмейстера. Он чувствовал, что вскоре в центре произойдет накопление внешне логичных, но внутренне абсурдных сил. Опять послышится какофония и запахнет хлоркой, как в тех далеких проклятой памяти коридорах на левом фланге. Подумаешь, гроссмейстер-блатмейстер, жила еще у тебя тонкая против меня.
Гроссмейстер почувствовал непреодолимое страстное желание захватить поле "h8", ибо оно было полем любви, бугорком любви, над которым висели прозрачные стрекозы. Бурный летний праздник любви на поле "h8" радовал и вместе с тем тревожил гроссмейстера. Он чувствовал, что вскоре в центре произойдет накопление внешне логичных, но внутренне абсурдных сил. Опять послышится какофония и запахнет хлоркой, как в тех далеких проклятой памяти коридорах на левом фланге. У меня никаких предрассудков на этот счет нет. Просто любопытно. Все равно я его добью, все равно доломаю. Подумаешь, гроссмейстер-блатмейстер, жила еще у тебя тонкая против меня. Знаю я ваши чемпионаты: договариваетесь заранее.
Все равно я тебя задавлю, хоть кровь из носа! Он начал атаку в центре, и, конечно, как и предполагалось, центр сразу превратился в поле бессмысленных и ужасных действий. Это была не любовь, не встреча, не надежда, не привет, не жизнь. Гриппозный озноб и опять желтый снег, послевоенный неуют, все тело чешется. Черный ферзь в центре каркал, как влюбленная ворона, воронья любовь, кроме того, у соседей скребли ножом оловянную миску. Ничто так определенно не доказывало бессмысленность и призрачность жизни, как эта позиция в центре. Пора кончать игру. Над ним шумели сосны, а под босыми ногами был скользкий и пружинящий хвойный наст. Вспоминая море и подражая ему, он начал разбираться в позиции, гармонизировать ее.
На душе вдруг стало чисто и светло. Логично, как баховская coda, наступил мат черным. Матовая ситуация тускло и красиво засветилась, завершенная, как яйцо. Гроссмейстер посмотрел на Г. Тот молчал, набычившись, глядя в самые глубокие тылы гроссмейстера. Мата своему королю он не заметил. Гроссмейстер молчал, боясь нарушить очарование этой минуты. Он еле сдерживал внутренний рев. Гроссмейстер вскрикнул и бросился бежать.
За ним, топоча и свистя, побежали хозяин дачи, кучер Еврипид и Нина Кузьминична.
Он тоже сразу узнал тип этого человека. Порой из окон Шахматного клуба на Гоголевском бульваре он видел розовые крутые лбы таких людей. Когда поезд тронулся, спутник гроссмейстера с наивной хитростью потянулся и равнодушно спросил: - В шахматишки, что ли, сыграем, товарищ? Спутник высунулся из купе, кликнул проводницу, появились шахматы, он схватил их слишком поспешно для своего равнодушия, высыпал, взял две пешки, зажал их в кулаки и кулаки показал гроссмейстеру. На выпуклости между большим и указательным пальцами левого кулака татуировкой было обозначено "Г. Ему достались белые.
В дороге шахматы - милое дело, - добродушно приговаривал Г. Они быстро разыграли северный гамбит, потом все запуталось. Гроссмейстер внимательно глядел на доску, делая мелкие, незначительные ходы. Несколько раз перед его глазами молниями возникали возможные матовые трассы ферзя, но он гасил эти вспышки, чуть опуская веки и подчиняясь слабо гудящей внутри занудливой жалостливой ноте, похожей на жужжание комара. Гроссмейстер был воплощенная аккуратность, воплощенная строгость одежды и манер, столь свойственная людям, неуверенным в себе и легко ранимым. Он был молод, одет в серый костюм, светлую рубашку и простой галстук. Никто, кроме самого гроссмейстера, не знал, что его простые галстуки помечены фирменным знаком "Дом Диора".
Эта маленькая тайна всегда как-то согревала и утешала молодого и молчаливого гроссмейстера. Очки также довольно часто выручали его, скрывая от посторонних неуверенность и робость взгляда. Он сетовал на свои губы, которым свойственно было растягиваться в жалкой улыбочке или вздрагивать. Он охотно закрыл бы от посторонних глаз свои губы, но это, к сожалению, пока не было принято в обществе. Игра Г. На левом фланге фигуры столпились таким образом, что образовался клубок шарлатанских кабалистических знаков, было похоже на настройку халтурного духового оркестра, желто-серый слежавшийся снег, глухие заборы, цементный завод. Весь левый фланг пропах уборной и хлоркой, кислым запахом казармы, мокрыми тряпками на кухне, а также тянуло из раннего детства касторкой и поносом.
О каком совпадении он говорит? Это что-то немыслимое! Могло ли такое случиться? Я отказываюсь, примите мой отказ," - панически быстро подумал гроссмейстер, потом догадался, в чем дело, и улыбнулся. Он поднял руку. Конь-провокатор повис над доской. У дедушки была своя вилка, он никому не разрешал ею пользоваться.
Личные вилка, ложка и нож, личные тарелки и пузырек для мокроты.
Гроссмейстер выиграл пешку, достал платок и высморкался. Несколько мгновений в полном одиночестве, когда губы и нос скрыты платком, настроили его на банально-философический лад. Всю жизнь добиваешься чего-нибудь; приходит к тебе победа, а радости от нее нет. Вот, например, город Гонконг, далекий и весьма загадочный, а я в нем уже был.
Я везде уже был». Потеря пешки мало огорчила Г. Он ответил гроссмейстеру ходом ферзя, вызвавшим изжогу и минутный приступ головной боли. Гроссмейстер сообразил, что кое-какие радости еще остались у него в запасе. Например, радость длинных, по всей диагонали, ходов слона.
Если чуть волочить слона по доске, то это в какой-то мере заменит стремительное скольжение на ялике по солнечной, чуть-чуть зацветшей воде подмосковного пруда, из света в тень, из тени в свет. Гроссмейстер почувствовал непреодолимое страстное желание захватить поле «h8», ибо оно было полем любви, бугорком любви, над которым висели прозрачные стрекозы. Ловко вы у меня отыграли ладью, а я прохлопал, - пробасил Г. Простите, - тихо сказал гроссмейстер. Нет-нет, - сказал Г.
Бурный летний праздник любви на поле «h8» радовал и вместе с тем тревожил гроссмейстера. Он чувствовал, что вскоре в центре произойдет накопление внешне логичных, но внутренне абсурдных сил. Опять послышится какофония и запахнет хлоркой, как в тех далеких проклятой памяти коридорах на левом фланге. Вот интересно: почему все шахматисты - евреи? Почему же все?
Ну, вот вы, например, - сказал гроссмейстер, - ведь вы не еврей. Где уж мне! Все равно я его добью, все равно доломаю. Подумаешь, гроссмейстер-блатмейстер, жила еще у тебя тонкая против меня. Знаю я ваши чемпионаты: договариваетесь заранее.
Все равно я тебя задавлю, хоть кровь из носа! Да-а, качество я потерял, - сказал он гроссмейстеру, - но ничего, еще не вечер. Он начал атаку в центре, и, конечно, как и предполагалось, центр сразу превратился в поле бессмысленных и ужасных действий. Это была не любовь, не встреча, не надежда, не привет, не жизнь. Гриппозный озноб и опять желтый снег, послевоенный неуют, все тело чешется.
Черный ферзь в центре каркал, как влюбленная ворона, воронья любовь, кроме того, у соседей скребли ножом оловянную миску. Ничто так определенно не доказывало бессмысленность и призрачность жизни, как эта позиция в центре. Пора кончать игру. Он поставил большую бобину с фортепьянными пьесами Баха, успокоил сердце чистыми и однообразными, как плеск волн, звуками, потом вышел из дачи и пошел к морю. Над ним шумели сосны, а под босыми ногами был скользкий и пружинящий хвойный наст.
Вспоминая море и подражая ему, он начал разбираться в позиции, гармонизировать ее. На душе вдруг стало чисто и светло. Логично, как баховская coda, наступил мат черным. Матовая ситуация тускло и красиво засветилась, завершенная, как яйцо. Гроссмейстер посмотрел на Г.
Тот молчал, набычившись, глядя в самые глубокие тылы гроссмейстера. Мата своему королю он не заметил. Гроссмейстер молчал, боясь нарушить очарование этой минуты. Шах, - тихо и осторожно сказал Г. Он еле сдерживал внутренний рев.
Гроссмейстер вскрикнул и бросился бежать. За ним, топоча и свистя, побежали хозяин дачи, кучер Еврипид и Нина Кузьминична. Обгоняя их, настигала гроссмейстера спущенная с цепи собака Ночка. Шах, - еще раз сказал Г. Гроссмейстера вели по проходу среди затихшей толпы.
Идущий сзади чуть касался его спины каким-то твердым предметом. Человек в черной шинели с эсэсовскими молниями на петлицах ждал его впереди. Шаг - полсекунды, еще шаг - секунда, еще шаг - полторы, еще шаг - две... Ступеньки вверх. Почему вверх?
Такие вещи следует делать в яме. Нужно быть мужественным. Это обязательно? Сколько времени занимает надевание на голову вонючего мешка из рогожи? Итак, стало совсем темно и трудно дышать, и только где-то очень далеко оркестр бравурно играл «Хас-Булат удалой».
Ну вот видите, - пробормотал гроссмейстер, - поздравляю! Уф, - сказал Г. Невероятно, залепил мат гроссмейстеру! Невероятно, но факт! Ай да я!
Нервишки не выдержали, да? Да-да, я сорвался, - торопливо подтвердил гроссмейстер. Доска была старая, щербленая, кое-где поверхностный полированный слой отодрался, обнажена была желтая, измученная древесина, кое-где имелись фрагменты круглых пятен от поставленных в былые времена стаканов железнодорожного чая. Гроссмейстер смотрел на пустую доску, на шестьдесят четыре абсолютно бесстрастных поля, способных вместить не только его собственную жизнь, но бесконечное число жизней, и это бесконечное чередование светлых и темных полей наполнило его благоговением и тихой радостью. А ведь так вот расскажешь, и никто не поверит, - огорченно вздохнул Г.
Почему же не поверят? Что же в этом невероятного? Вы сильный, волевой игрок, - сказал гроссмейстер. Никто не поверит, - повторил Г. Какие у меня доказательства?
Позвольте, - чуть обиделся гроссмейстер, глядя на розовый крутой лоб Г. Я знал, что я вас встречу. Он открыл свой портфель и вынул оттуда крупный, с ладонь величиной золотой жетон, на котором было красиво выгравировано: «Податель сего выиграл у меня партию в шахматы. Гроссмейстер такой-то». Остается только проставить число, - сказал он, извлек из портфеля гравировальные принадлежности и красиво выгравировал число в углу жетона.
Это чистое золото, - сказал он, вручая жетон. Без обмана? Абсолютно чистое золото, - сказал гроссмейстер. Время публикации: 06. Но самое главное для шахматистов, что Аксенов - автор одного из лучших рассказов, посвященных шахматам, - «Победа».
В своей жизни писатель дал десятки, сотни интервью, и для беседы с ним на рубеже веков мне захотелось выбрать какую-нибудь необычную тему. И я остановился на спорте, ведь Василий Павлович - один из немногих наших прозаиков, которые часто писали на спортивные темы. Среди героев Аксенова были футболисты и хоккеисты, боксеры и баскетболисты, теннисисты и шахматисты. Конечно, поклонники шахмат могут ограничиться только той частью интервью, которая касается шахмат, но, мне кажется, интересны и ответы, касающиеся других видов спорта. Василий Аксенов за шахматной доской Стадионы и болельщики, любители и профессионалы, победители и неудачники - атрибутика многих произведений писателя, особенно ранних повестей и рассказов, которые в 60-70-е годы прошлого века сделали его кумиром советской молодежи.
Но и сам Аксенов был не чужд спорту: когда-то входил в сборную Медицинского института по баскетболу, любил побросать мяч в кольцо и в последние годы жизни. В маленьком городке Биаррице, на границе Франции и Испании, где Аксенов приобрел дом после возвращения из Америки, у него под окнами была сооружена баскетбольная площадка.
Победа Аксенов Василий
| Василий Аксенов. Победа» | Бесплатно читать онлайн Победа от автора Василий Павлович Аксенов. Без регистрации и без сокращений, полностью и целиком. |
| Василий Аксёнов ««Победа»» | Читать рецензии на книгу Победа. Автор: Аксёнов Василий. Отзывы читателей. |
| Сочинение на тему Василий Аксенов. "Победа" (рассказ с преувеличениями). Аксенов В.П. | Василий Аксенов Победа рассказ с преувеличениями. В купе скорого поезда гроссмейстер играл в шахматы со случайным спутником. Этот человек сразу узнал гроссмейстера, когда тот вошел в купе, и сразу загорелся немыслимым желанием немыслимой победы над. |
Василий Аксёнов "Победа" - рассказ о смерти на доске и о жизни в шахматных фигурах.
Выигрыш ладьи не назван победой и воспринят самим Г. Следующий выигрыш кажется более определенным: Логично, как баховская кода, наступил мат черным. Однако и этот выигрыш нигде не назван победой ; более того, в глазах самого торжествующего победителя он выглядит невероятным и требующим документального подтверждения. И такое подтверждение дано, но только после «пуанта», выводящего сюжет за грань реального: …Я дам вам убедительное доказательство. Я знал, что я вас встречу. Он открыл свой портфель и вынул оттуда крупный, с ладонь величиной, золотой жетон, на котором было красиво выгравировано: «Податель сего выиграл у меня партию в шахматы. Гроссмейстер такой-то…», извлек из портфеля гравировальные принадлежности и красиво выгравировал число в углу жетона…. В заглавии слово имеет максимально широкий и неопределенный смысл; во втором словоупотреблении победа над гроссмейстером актуализация значения «выигрыш в шахматной игре» довольно призрачная, т. Всю жизнь добиваешься чего-нибудь; приходит к тебе победа, а радости от нее нет.
Дальше эта тема реализуется уже только в шахматной терминологии, и к концу рассказа смысл ассоциатов заметно конкретизируется: мат черным, матовая ситуация, мат королю, шах, мат, залепил мат гроссмейстеру невероятно, но факт , выиграл партию в шахматы. По мере нарастания определенности победа — выиграл партию в шахматы становится все более явным несоответствие развития словесно-ассоциативного ряда развитию фабулы: победа — выиграл пешку, наступил мат — игра не кончилась, невероятно, но факт — не факт, т. Поскольку заглавие предвосхищает факт победы , успеха в какой-то борьбе, завершения этой борьбы, а сюжет не удовлетворяет этих ожиданий с достаточной определенностью, приходится искать факт победы за пределами фабулы, в какой-то другой области. Текст дает для этого основания. Мы уже видели, как в тему шахматной игры вплетался мотив борьбы, физической силы. В дальнейшем смысловая линия «сфера деятельности » разрабатывается на нескольких уровнях и в нескольких направлениях. Во-первых, продолжается тема физической силы, но только в связи с одним из героев: спутник зажал их пешки в кулаки и кулаки показал гроссмейстеру… Гроссмейстер… чуть поморщился, вообразив удары этих кулаков, левого или правого». Незаметно в этот ряд вплетается тема противостояния характеров, воли, и здесь сила тоже не на стороне гроссмейстера ; он говорит спутнику : «Вы сильный игрок» С.
Во всех сферах гроссмейстер проявляет слабость, причем не только в глазах Г. В ходе игры гроссмейстер все время уступает инициативе спутника, даже проявляет трусость — прячется, убегает — и, наконец, становится жертвой. В то же время заявленная в НП тема силы гроссмейстера не исчезает, а развивается в каком-то из глубинных слоев семантики текста, возникая проблесками на протяжении всей сюжетной части, всегда как реакция на агрессию спутника : Несколько раз перед его глазами молниями возникали возможные матовые трассы ферзя.. Пока конь висел над доской, перед глазами гроссмейстера вновь замелькали светящиеся линии и точки возможных предматовых рейдов и жертв… С. В каждом из синтагматических рядов сведены воедино члены нескольких ассоциативно-семантических парадигм. Все эти смыслы складываются в нечто переливающееся и напоминающее живопись художников-сюрреалистов: острая, изощренная мысль отливает то ли молнией, то ли автоматной очередью, шахматный конь то оборачивается провокатором , то нависает над слабым и робким гроссмейстером своим «убедительным » крупом , однако с отклеившейся байкой. Сквозь образ слабого и робкого гроссмейстера , во всем уступающего напористому сопернику, проглядывает некто вроде героя вестерна, стреляющего трассирующими пулями, но одновременно и интеллектуал, вполне владеющий ситуацией и уступающий только из жалости: …но он гасил эти вспышки, чуть опуская веки и подчиняясь слабо гудящей внутри занудливой жалостливой ноте… С. Гроссмейстер понял, что в этом варианте …одних только юношеских мифов ему не хватит.
Так возникли и исчезли еще две из возможных сфер победы — борьба умов и война героев. Еще один из возможных образов победителя признан несостоятельным и отброшен. Но именно это и показывает, что гроссмейстер волен выбирать и менять сферы борьбы и образы победителя. Ему даже кажется, что он волен вести поединок в нужном русле или закончить его. Однако ему приходится отбрасывать одну за другой сферы, не принесшие Победы , и каждая из них соответствует новому этапу человеческой жизни. После юношеских мифов победа ожидается в новой сфере, определенной столь же неоднозначно; переход выражается словесным рядом миф — реальность — борьба — жизнь. Переход от мифа к «реальности — борьбе — жизни » происходит в одном абзаце и являет собой изящный пример взаимодействия синтагматических и парадигматических связей в тексте. Парадигматическая связь в этом ряду очевидна, хотя и не однозначна.
Чтобы показать синтагматический аспект ассоциативно-семантического ряда, процитируем абзац целиком: Гроссмейстер понял, что в этом варианте, в этот весенний зеленый вечер одних только юношеских мифов ему не хватит. Все это верно, в мире бродят славные дурачки — юнги Билли, ковбои Гарри, красавицы Мери и Нэлли, и бригантина поднимает паруса, но наступает момент, когда вы чувствуете опасную и реальную близость черного коня на поле b4. Предстояла борьба , сложная тонкая, увлекательная, расчетливая. Впереди была жизнь С. Понятия в этом абзаце как бы перетекают друг в друга; но это только вербализация того, что уже было изображено, хотя и не названо. Мы уже видели игру смыслов «игра борьба — война». Постепенно в этот ряд вводилось понятие жизнь , но не как смысловая ассоциация, а как чувственно воспринимаемый образ, не мысль, а изображение. Игра Г.
На левом фланге фигуры столпились таким образом… Весь левый фланг пропах уборной и хлоркой, кислым запахом казармы, мокрыми тряпками на кухне, а также тянуло из раннего детства касторкой и поносом » С. Можно подумать, что это неудача в игре вызывает в памяти гроссмейстера самые неприятные воспоминания. Так и есть, но автор повторяет этот прием неоднократно, причем тема воспоминаний как-то постепенно гаснет, заменяется ощущением синхронности двух планов происходящего — игры и жизни. Синхронность эта переходит местами в полное слияние: «Вот вы гроссмейстер, а я вам ставлю вилку на ферзя и ладью, — сказал Г. Он поднял руку.
Он задумчиво полистал томик, останавливая свое внимание то на одной, то на другой странице. Затем резко захлопнул книгу и довольно громко сказал: «Господи, какую страну загубили, бл… ди! Заметь, Сарнов справедливо считает этот рассказ одним из самых лучших. Сарнов, один из величайших литературоведов, не стал бы считать лучшим рассказом вещь просто о том, как дилетант случайно выиграл у профи! Хитрые преувеличения Аксенова Но ведь об этом-то и рассказ!
А думающий читатель не сможет упустить из виду подзаголовок: «Рассказ с преувеличением». Автор уже намекает, что все несколько иначе, чем выглядит на первый взгляд. Где-то автор отходит от принятого тогда соцреализма. На мой взгляд, рассказ напичкан символами. Ничто и никто не назван конкретно. Можно только догадываться о том, что тщедушный хлюпик обладает необыкновенной интеллектуальной и духовной мощью, а здоровый и физически крепкий самоуверенный Г. Весь левый фланг пропах уборной и хлоркой, кислым запахом казармы, мокрыми тряпками на кухне, а также тянуло из раннего детства касторкой и поносом». Тогда как фигурки Гроссмейстера — Мастера более приятны: «Гроссмейстер спрятал ферзя в укромный угол за террасой, за полуразвалившейся каменной террасой с резными подгнившими столбиками, где осенью остро пахло прелыми кленовыми листьями. Здесь можно отсидеться. Здесь хорошо, во всяком случае, самолюбие не страдает».
Притча о спасении мира Ну не томи уже, Алексей! Можно просто сказать: о чем рассказ, по-твоему? Жизнь уподобляется шахматной игре. Гроссмейстеру выпадает играть за белых. Черным рассчитывать не на что: Гроссмейстер — профи. Но, не желая нанести скорый и полный разгром своему противнику, жалея его, Гроссмейстер пытается окончить игру органично, красиво и достойно для обоих сторон. Белые фигуры благородно жертвуют собой ради светлого будущего. Они могут себе это позволить, ведь черные фигуры обречены на проигрыш. И черные проигрывают, как и положено. Но беда в том, что Г.
Спрятав ферзя и умолчав о своей формальной победе, профи вынужден перейти в оборону… А ради спасения мира, ради того, чтобы захватить квадрат любви и сберечь его, ради гармонизации всей партии Гроссмейстер продолжил игру с уже проигравшим. И это была ошибка Гроссмейстера. Правила есть правила. Они существуют для того, чтобы им следовать или нарушать. Нарушать белые не могли. Началась катастрофа. Он еле сдерживал внутренний рев… Гроссмейстер вскрикнул и бросился бежать. За ним, топоча и свистя, побежали хозяин дачи, кучер Еврипид и Нина Кузьминична. Обгоняя их, настигала гроссмейстера спущенная с цепи собака Ночка". А чем кончается «Бег»?
Эмиграцией или тем, что случилось с Гроссмейстером: его под конвоем ведут по проходу среди затихшей толпы. Затем ему надели на голову вонючий мешок и повесили… А теперь скажи, Настя, что это, как не история победы рабочих и крестьян над голубой кровью нации? Страшно не то, что черные одержали победу! Страшно, что белые отдали победу проигравшим. Именно поэтому интеллигенция более века чувствует необъяснимую вину перед народом… Надеюсь, я смог донести до тебя свою мысль? Дмитрий Быков ДВЕ ПОБЕДЫ Слава Богу, учитель свободен в выборе произведений для изучения в одиннадцатом классе — советская новеллистика шестидесятых-семидесятых представлена «одним-двумя текстами по рекомендации педагога», как это официально называется. Думаю, имеет смысл предложить детям для сравнительного анализа — на уроке или в домашнем сочинении — два рассказа, написанных и напечатанных почти одновременно. Дети реагируют на оба текста весьма заинтересованно — ясно, что гротескная и сюрреалистическая «Победа» при чтении вслух воспринимается гораздо живей, с неизменным хохотом, но тут всё зависит от темперамента: есть люди, которым меланхоличный «Победитель» ближе, поскольку тема смерти, всегда жгуче интересная в отрочестве, тут выведена на первый план. Симптоматична сама ситуация, когда два гранда городской прозы одновременно пишут рассказы о поражении, замаскированном под победу, и о том, как теперь с этим поражением жить. Можно в нескольких словах пояснить на уроке литературную ситуацию второй половины шестидесятых — гибнущую оттепель, судьба которой стала очевидна задолго до августа 1968 года, депрессию и раскол в интеллигентских кругах и кружках, ощущение исторического тупика.
Немудрено, что в обоих рассказах речь идет о сомнительных, закавыченных победителях: герой Трифонова, который и на парижской олимпиаде прибежал последним, в буквальном смысле бежит дольше всех и выигрывает в качестве приза такую жизнь, что другой герой рассказа — Базиль — в ужасе отшатывается от этого зловонного будущего. Молодой гроссмейстер у Аксёнова победил Г. В результате ему торжественно вручается жетон — «Такой-то выиграл у меня партию». За каждым из этих двух текстов стоит серьёзная литературная традиция: Аксёнов — хотя к этому времени, по собственному свидетельству в разговоре с автором этих строк, он и не читал ещё «Защиту Лужина», — продолжает набоковскую литературную игру, стирая границы между реальными и шахматными коллизиями. В «Победе» вообще много набоковского — его упоение пейзажем, вечное сочувствие к мягкости, деликатности, артистизму, ненависть к тупому хамству. Трифонов продолжает совсем другую линию, и тут от источника не открестишься — Хемингуэя в России читали все, а не только писатели, и хемингуэевский метод в «Победителе» налицо: Гладков прав, сказано мало, высказано много, подтекст глубок и ветвист. Есть в этом рассказе и вполне хемингуэевский герой, журналист-международник Базиль, чья бурная жизнь уместилась в пять строк: «Поразительный персонаж наш Базиль! В свои тридцать семь лет он уже пережил два инфаркта, одно кораблекрушение, блокаду Ленинграда, смерть родителей, его чуть не убили где-то в Индонезии, он прыгал с парашютом в Африке, он голодал, бедствовал, французский язык выучил самоучкой, он виртуозно ругается матом, дружит с авангардистами и больше всего на свете любит рыбалку летом на Волге». Правда, в этом бурно и бравурно живущем журналисте угадывается скорей Юлиан Семёнов, нежели Хемингуэй, — но виден и прототип: вся советская молодая проза, не исключая Семёнова, делала себя с Папы. Трифонов и Аксёнов продолжают в шестидесятых вечный спор Наба и Хэма — двух почти близнецов, снобов, спортсменов, почти всю жизнь проживших вне Родины, хоть и по совершенно разным причинам.
Оба родились в 1899 году. Оба прошли школу европейского модернизма. Оба синхронно опубликовали главные свои романы — соответственно «Дар» 1938 и «По ком звонит колокол» 1940. Оба недолюбливали правду сказать, ненавидели Германию и обожали Францию. При этом трудно себе представить более противоположные темпераменты; любопытно, конечно, пофантазировать, сколько раундов выдержал бы Н. Хэм любил поболтать в кругу друзей, сколько раундов выдержал бы он — в гипотетическом литературном соревновании, просто терминология у него была боксерская, — против Флобера, Мопассана... Черт возьми, я просто не вышел бы на ринг» Конечно, он не читал «Гамбургского счёта» Шкловского. Преклонялись они перед Толстым одинаково, почитали и Чехова, и Джойса, — но в остальном... Отзывов Хэма о Набе мы практически не знаем, литературной сенсации под названием «Лолита» он вовсе не заметил, да и не до того ему было; Набоков про Хемингуэя сказал убийственно смешно, обидно и неточно. Это что-то about bulls, bells and balls?
Каламбур, как часто у Набокова, отличный,— но Хемингуэй, как бы сильно ни волновали его колокола и быки, не говоря уж о яйцах, все-таки о другом, и масштаб его проблематики не уступает вопросам, волновавшим Набокова; конечно, глупо рисовать Набокова запершимся в костяную башню эстетом,— в мире мало столь мощных антифашистских романов, как «Bend Sinister», — и всё-таки герои и фабулы Хемингуэя разнообразнее, география шире, самолюбование наивнее и как-то трогательней, что ли. Короче, обзывая его в послесловии к русской «Лолите» современным заместителем Майн-Рида, Набоков выражал чувства не столько к его прозе, сколько к его Нобелевской премии 1954 года. Интересно, что Хемингуэй был довольно славным стариком, хотя до настоящей старости не дожил, — но можно его представить примерно таким, каков Старик в последнем его шедевре: в меру самоироничным, в меру беспомощным, в меру непобедимым. Набоков, вот парадокс, был стариком довольно противным — высокомерным, придирчивым, капризным. Хемингуэй относится к старости с ужасом и достоинством — возможно и такое сочетание; он вообще очень серьёзен, когда речь идёт о жизни и смерти. Для Набокова главная трагедия — непостижимость и невыразимость мира; трагедиями реальными он не то чтобы пренебрегает, но высокомерно, мужественно, упорно отказывает им в подлинности. Он прожил исключительно трудную жизнь, ему было на что пожаловаться, — но ни следа жалобы мы в его сочинениях не найдём; он бедствовал — но запомнился барином, трудился с бешеной интенсивностью — но запомнился не работающим, а играющим. Есть особая элегантность в том, чтобы не обнажать головы на похоронах — «Пусть смерть первой снимет шляпу», как говорил у Набокова выдуманный им философ Пьер Делаланд; но есть и горькая, простая, американская серьёзность жизни и смерти как они есть, и Хемингуэй здесь по-своему трогательней, а то и глубже. Набоков обладает безупречным вкусом, а Хэм — вкусом весьма сомнительным, хотя европейская выучка и посбила с него апломб и крутизну американского репортёра; но мы-то знаем, что для гения художественный вкус необязателен, гений творит новые законы, а по старым меркам он почти всегда графоман. И Набоков, и Хемингуэй любят общий сквозной сюжет, для их поколения вообще типичный: «Победитель не получает ничего».
Федор Годунов-Чердынцев накануне первой ночи с Зиной оказывается у запертой двери без ключа; переживший гениальное озарение Фальтер никому не может рассказать о нем; Гумберт добивается Лолиты — только для того, чтобы потом каждый день и час терять её. Победителю достается только моральная победа — как изгнанному, уволенному, всеми осмеянному Пнину: утешение его — в собственной интеллектуальной и творческой мощи, в том, что он Пнин и никем другим не станет. Сам автор, триумфатор, красавец, всеобщий любимец,— формально одолевая его и занимая его место, завидует ему. Пожалуй, «Победа» копирует бессознательно, конечно не столько сюжет «Защиты Лужина», с которой её роднит только шахматная тема,— сколько фабулу «Пнина», где в функции деликатного гроссмейстера оказывается кроткий, любящий, мечтательный русский профессор. А торжествующая витальность, вытесняющая его из университета и из жизни,— персонифицирована, как ни печально, в рассказчике, хоть он и ничуть не похож на Г.
Гроссмейстер сразу понял, что его узнали, и с тоской смирился: двух партий по крайней мере не избежать. Он тоже сразу узнал тип этого человека. Порой из окон Шахматного клуба на Гоголевском бульваре он видел розовые крутые лбы таких людей. Когда поезд тронулся, спутник гроссмейстера с наивной хитростью потянулся и равнодушно спросил: — В шахматишки, что ли, сыграем, товарищ? Спутник высунулся из купе, кликнул проводницу, появились шахматы, он схватил их слишком поспешно для своего равнодушия, высыпал, взял две пешки, зажал их в кулаки и кулаки показал гроссмейстеру.
На выпуклости между большим и указательным пальцами левого кулака татуировкой было обозначено: «Г. Ему достались белые. В дороге шахматы — милое дело, — добродушно приговаривал Г. Они быстро разыграли северный гамбит, потом все запуталось. Гроссмейстер внимательно глядел на доску, делая мелкие, незначительные ходы.
Он чувствовал, что вскоре в центре произойдет накопление внешне логичных, но внутренне абсурдных сил. Опять послышится какофония и запахнет хлоркой, как в тех далеких проклятой памяти коридорах на левом фланге. У меня никаких предрассудков на этот счет нет. Просто любопытно. Все равно я его добью, все равно доломаю. Подумаешь, гроссмейстер-блатмейстер, жила еще у тебя тонкая против меня. Знаю я ваши чемпионаты: договариваетесь заранее. Все равно я тебя задавлю, хоть кровь из носа! Он начал атаку в центре, и, конечно, как и предполагалось, центр сразу превратился в поле бессмысленных и ужасных действий. Это была не любовь, не встреча, не надежда, не привет, не жизнь. Гриппозный озноб и опять желтый снег, послевоенный неуют, все тело чешется. Черный ферзь в центре каркал, как влюбленная ворона, воронья любовь, кроме того, у соседей скребли ножом оловянную миску. Ничто так определенно не доказывало бессмысленность и призрачность жизни, как эта позиция в центре. Пора кончать игру. Над ним шумели сосны, а под босыми ногами был скользкий и пружинящий хвойный наст. Вспоминая море и подражая ему, он начал разбираться в позиции, гармонизировать ее. На душе вдруг стало чисто и светло. Логично, как баховская coda, наступил мат черным. Матовая ситуация тускло и красиво засветилась, завершенная, как яйцо. Гроссмейстер посмотрел на Г. Тот молчал, набычившись, глядя в самые глубокие тылы гроссмейстера. Мата своему королю он не заметил. Гроссмейстер молчал, боясь нарушить очарование этой минуты. Он еле сдерживал внутренний рев. Гроссмейстер вскрикнул и бросился бежать. За ним, топоча и свистя, побежали хозяин дачи, кучер Еврипид и Нина Кузьминична. Обгоняя их, настигала гроссмейстера спущенная с цепи собака Ночка. Гроссмейстера вели по проходу среди затихшей толпы.
«Тема художника в произведениях Аксенова»
Поженяном — написал роман-пародию на шпионский боевик «Джин Грин — неприкасаемый» под псевдонимом Гривадий Горпожакс комбинация имён и фамилий реальных авторов. Доктороу «Рэгтайм». Сложности В 1970-х годах после окончания « оттепели » произведения Аксёнова перестают публиковаться в Советском Союзе. Романы «Ожог» 1975 и « Остров Крым » 1979 с самого начала создавались автором без расчета на публикацию. В это время критика в адрес В. Аксёнова и его произведений становится все более резкой: применяются такие эпитеты, как «несоветский» и «ненародный».
В 1977—1978 годы произведения Аксенова начали появляться за рубежом прежде всего в США. В 1979 году В. Аксёнов совместно с А. Битовым , Вик. Ерофеевым , Ф.
Искандером , Е. Поповым , Б. Ахмадулиной стал одним из организаторов и авторов бесцензурного альманаха « Метрополь ». Так и не изданный в советской подцензурной печати, альманах был издан в США. До 2004 года жил в США, преподавая русскую литературу в университете Дж.
Мейсона Вашингтон. С 1981 года В. Вашингтона 1982—1983 , Гаучерском университете 1983—1988 , Университете Джорджа Мэйсона с 1988 года и по настоящее время.
Пора кончать игру.
Над ним шумели сосны, а под босыми ногами был скользкий и пружинящий хвойный наст. Вспоминая море и подражая ему, он начал разбираться в позиции, гармонизировать ее. На душе вдруг стало чисто и светло. Логично, как баховская coda, наступил мат черным.
Матовая ситуация тускло и красиво засветилась, завершенная, как яйцо. Гроссмейстер посмотрел на Г. Тот молчал, набычившись, глядя в самые глубокие тылы гроссмейстера. Мата своему королю он не заметил.
Гроссмейстер молчал, боясь нарушить очарование этой минуты. Он еле сдерживал внутренний рев. Гроссмейстер вскрикнул и бросился бежать. За ним, топоча и свистя, побежали хозяин дачи, кучер Еврипид и Нина Кузьминична.
Обгоняя их, настигала гроссмейстера спущенная с цепи собака Ночка. Гроссмейстера вели по проходу среди затихшей толпы. Идущий сзади чуть касался его спины каким-то твердым предметом. Человек в черной шинели с эсэсовскими молниями на петлицах ждал его впереди.
Шаг - полсекунды, еще шаг - секунда, еще шаг - полторы, еще шаг - две... Ступеньки вверх. Почему вверх? Такие вещи следует делать в яме.
Нужно быть мужественным. Это обязательно? Сколько времени занимает надевание на голову вонючего мешка из рогожи? Итак, стало совсем темно и трудно дышать, и только где-то очень далеко оркестр бравурно играл "Хас-Булат удалой".
Невероятно, залепил мат гроссмейстеру! Невероятно, но факт! Нервишки не выдержали, да?
Гроссмейстер сразу понял, что его узнали, и с тоской смирился: двух партий по крайней мере не избежать.
Он тоже сразу узнал тип этого человека. Порой из окон Шахматного клуба на Гоголевском бульваре он видел розовые крутые лбы таких людей. Когда поезд тронулся, спутник гроссмейстера с наивной хитростью потянулся и равнодушно спросил: — В шахматишки, что ли, сыграем, товарищ? Спутник высунулся из купе, кликнул проводницу, появились шахматы, он схватил их слишком поспешно для своего равнодушия, высыпал, взял две пешки, зажал их в кулаки и кулаки показал гроссмейстеру.
На выпуклости между большим и указательным пальцами левого кулака татуировкой было обозначено: «Г. Ему достались белые. В дороге шахматы — милое дело, — добродушно приговаривал Г. Они быстро разыграли северный гамбит, потом все запуталось.
Гроссмейстер внимательно глядел на доску, делая мелкие, незначительные ходы. Несколько раз перед его глазами молниями возникали возможные матовые трассы ферзя, но он гасил эти вспышки, чуть опуская веки и подчиняясь слабо гудящей внутри, занудливой, жалостливой ноте, похожей на жужжание комара. Гроссмейстер был воплощенная аккуратность, воплощенная строгость одежды и манер, столь свойственная людям, неуверенным в себе и легкоранимым.
Вилка на дедушку и бабушку. Жалко терять стариков». Пока конь висел над доской, перед глазами гроссмейстера вновь замелькали светящиеся линии и точки возможных предматовых рейдов и жертв. Увы, круп коня с отставшей грязно-лиловой байкой был так убедителен, что гроссмейстер пожал плечами.
Жертвуете ладью ради атаки? Гроссмейстер спрятал ферзя в укромный угол за террасой, за полуразвалившейся каменной террасой с резными подгнившими столбиками, где осенью остро пахло прелыми кленовыми листьями. Здесь можно отсидеться в удобной позе, на корточках. Здесь хорошо; во всяком случае, самолюбие не страдает. На секунду привстав и выглянув из-за террасы, он увидел, что Г. Внедрение черного коня в бессмысленную толпу на левом фланге, занятие им поля b4, во всяком случае, уже наводило на размышления. Гроссмейстер понял, что в этом варианте, в этот весенний зеленый вечер одних только юношеских мифов ему не хватит.
Все это верно, в мире бродят славные дурачки — юнги Билли, ковбои Гарри, красавицы Мэри и Нелли, и бригантина поднимает паруса, но наступает момент, когда вы чувствуете опасную и реальную близость черного коня на поле b4.
Победа. Василий Аксенов
Автор: Аксенов Василий. Название: Победа. Жанр: Современная проза. Издательский дом: Тест. Год издания: 1991. Аннотация: Этот человек сразу узнал гроссмейстера, когда тот вошел в купе, и сразу загорелся немыслимым желанием немыслимой победы над гроссмейстером. Здесь можно скачать фрагмент книги "Победа" бесплатно без регистрации и SMS в формате fb2, epub, txt, pdf, а также читать онлайн книгу на сайте ПараКниг (). Предлагаем вам читать онлайн Победа (Василий Аксенов) бесплатно без сокращений. Когда я призналась, что не знаток творчества Василия Аксенова, ты предложил прочесть рассказ «Победа» — как знаковый для феномена этого писателя. Он небольшой, читатели легко смогут прочесть его за несколько минут. Думаю, имеет смысл предложить детям для сравнительного анализа — на уроке или в домашнем сочинении — два рассказа, написанных и напечатанных почти одновременно. Это «Победа» Василия Аксёнова, впервые появившаяся в «Юности» (1965), и «Победитель». Дома творчества дикую кличку Он отринул и вытер с доски Так вот в таком же "Доме творчества", только в Дубултах, и не в снегопад, Василий Аксенов наблюдал за любительской шахматной партией своих друзей, известных писателей Бориса Балтера и Анатолия Гладилина.
Рассказ победа василий аксенов
Он был молод, одет в серый костюм, светлую рубашку и простой галстук. Никто, кроме самого гроссмейстера, не знал, что его простые галстуки помечены фирменным знаком «Дом Диора». Эта маленькая тайна всегда как-то согревала и утешала молодого и молчаливого гроссмейстера. Очки также довольно часто выручали его, скрывая от посторонних неуверенность и робость взгляда. Он сетовал на свои губы, которым свойственно было растягиваться в жалкой улыбочке или вздрагивать. Он охотно закрыл бы от посторонних глаз свои губы, но это, к сожалению, пока не было принято в обществе. Игра Г. На левом фланге фигуры столпились таким образом, что образовался клубок шарлатанских каббалистических знаков.
Весь левый фланг пропах уборной и хлоркой, кислым запахом казармы, мокрыми тряпками на кухне, а также тянуло из раннего детства касторкой и поносом. О каком совпадении он говорит? Это что-то немыслимое!
Возможно, даже вольное или невольное подражание. Ну вот, например: "Этот человек сразу узнал гроссмейстера, когда тот вошел в купе, и сразу загорелся немыслимым желанием немыслимой победы над гроссмейстером. Несколько раз перед его глазами молниями возникали возможные матовые трассы ферзя, но он гасил эти вспышки, чуть опуская веки и подчиняясь слабо гудящей внутри, занудливой, жалостливой ноте, похожей на жужжание комара.
Шах, - еще раз сказал Г. Гроссмейстера вели по проходу среди затихшей толпы. Идущий сзади чуть касался его спины каким-то твердым предметом.
Человек в черной шинели с эсэсовскими молниями на петлицах ждал его впереди. Шаг - полсекунды, еще шаг - секунда, еще шаг - полторы, еще шаг - две... Ступеньки вверх. Почему вверх? Такие вещи следует делать в яме. Нужно быть мужественным. Это обязательно? Сколько времени занимает надевание на голову вонючего мешка из рогожи? Итак, стало совсем темно и трудно дышать, и только где-то очень далеко оркестр бравурно играл «Хас-Булат удалой».
Ну вот видите, - пробормотал гроссмейстер, - поздравляю! Уф, - сказал Г. Невероятно, залепил мат гроссмейстеру! Невероятно, но факт! Ай да я! Нервишки не выдержали, да? Да-да, я сорвался, - торопливо подтвердил гроссмейстер. Доска была старая, щербленая, кое-где поверхностный полированный слой отодрался, обнажена была желтая, измученная древесина, кое-где имелись фрагменты круглых пятен от поставленных в былые времена стаканов железнодорожного чая. Гроссмейстер смотрел на пустую доску, на шестьдесят четыре абсолютно бесстрастных поля, способных вместить не только его собственную жизнь, но бесконечное число жизней, и это бесконечное чередование светлых и темных полей наполнило его благоговением и тихой радостью.
А ведь так вот расскажешь, и никто не поверит, - огорченно вздохнул Г. Почему же не поверят? Что же в этом невероятного? Вы сильный, волевой игрок, - сказал гроссмейстер. Никто не поверит, - повторил Г. Какие у меня доказательства? Позвольте, - чуть обиделся гроссмейстер, глядя на розовый крутой лоб Г. Я знал, что я вас встречу. Он открыл свой портфель и вынул оттуда крупный, с ладонь величиной золотой жетон, на котором было красиво выгравировано: «Податель сего выиграл у меня партию в шахматы.
Гроссмейстер такой-то». Остается только проставить число, - сказал он, извлек из портфеля гравировальные принадлежности и красиво выгравировал число в углу жетона. Это чистое золото, - сказал он, вручая жетон. Без обмана? Абсолютно чистое золото, - сказал гроссмейстер. Время публикации: 06. Но самое главное для шахматистов, что Аксенов - автор одного из лучших рассказов, посвященных шахматам, - «Победа». В своей жизни писатель дал десятки, сотни интервью, и для беседы с ним на рубеже веков мне захотелось выбрать какую-нибудь необычную тему. И я остановился на спорте, ведь Василий Павлович - один из немногих наших прозаиков, которые часто писали на спортивные темы.
Среди героев Аксенова были футболисты и хоккеисты, боксеры и баскетболисты, теннисисты и шахматисты. Конечно, поклонники шахмат могут ограничиться только той частью интервью, которая касается шахмат, но, мне кажется, интересны и ответы, касающиеся других видов спорта. Василий Аксенов за шахматной доской Стадионы и болельщики, любители и профессионалы, победители и неудачники - атрибутика многих произведений писателя, особенно ранних повестей и рассказов, которые в 60-70-е годы прошлого века сделали его кумиром советской молодежи. Но и сам Аксенов был не чужд спорту: когда-то входил в сборную Медицинского института по баскетболу, любил побросать мяч в кольцо и в последние годы жизни. В маленьком городке Биаррице, на границе Франции и Испании, где Аксенов приобрел дом после возвращения из Америки, у него под окнами была сооружена баскетбольная площадка. Он проводил на ней немало часов, и его броски из трехочковой зоны, как правило, достигали цели. Бильярд Василий Павлович, один из главных героев вашей культовой повести «Коллеги» - Карпов, человек с шахматной фамилией… - Нет-нет, тогда шахматного Карпова и в помине не было. А мой Карпов играл во что угодно, только не в шахматы. Помните, он говорит: «Я спортсмен.
Разве не видно? А больше всего люблю бильярд. Сыграем…» Играет на бильярде Карпов, да не тот… - Как всякий богемный человек, вы, наверное, и сами увлекаетесь бильярдом. Правда, недавно произошло нечто невероятное… Я был в гостях у журналиста из «Московских новостей» Сергея Грызунова, где присутствовал также посол Грузии в Москве, подзабыл фамилию, и бывший министр иностранных дел Андрей Козырев. Поговорив о том о сем, мы решили сыграть партию двое на двое. Я с Козыревым - два бильярдных лоха - против другой пары, настоящих профессионалов. И случилось какое-то чудо: мы их обыграли. У меня в жизни не было такой кладки - все шары сами шли в лузу. Дальше все, как полагается, - побежденные ползали под столом, кукарекали и так далее...
Шахматы - А в шахматы вы кого-нибудь заставляли кукарекать? Но успехами Леонида Зорина или Аркадия Арканова похвастаться не могу. Еще несколько евреев смотрели на их игру. Тут же сидел и я. Вдруг в вестибюль вваливается пьяный-препьяный Аксенов: - Вот скажи, Солоухин, почему все евреи хорошо играют в шахматы? Я не нашелся тогда, что ответить на этот провокационный выпад, а нашелся позднее, когда все разошлись, и сам я тоже пошел спать. Ну почему же все? И риска не было бы никакого. Уж с пьяненьким Аксеновым я бы как-нибудь управился.
Да он и не сел бы со мной играть, а сел бы в галошу». Никаких вопросов я ему, естественно, не задавал, да и о чем его было спрашивать. А если бы мы сели за шахматную доску, как он рисует в своем воображении, то, надеюсь, ему бы я поставил мат даже выпив литр водки… Василий Аксенов: «Победа! Этот человек сразу узнал гроссмейстера и загорелся немыслимым желанием немыслимой победы. Весь фланг пропах уборной и хлоркой, кислым запахом казармы, мокрыми тряпками на кухне, а также тянуло из раннего детства касторкой и поносом... Я как-то встретил Марка Тайманова, и он оказался большим поклонником «Победы», высказал мне много комплиментов. А вот Михаил Таль упрекал меня, что это апология поражения: настоящий игрок никогда так просто победу не отдаст. Некоторые читатели тоже сожалели, что гроссмейстер проиграл Г. Видно, они не обратили внимание или подзабыли, и Таль в том числе, что гроссмейстер «проиграл», но уже после того, как поставил мат своему попутчику...
Михаил Таль - Вам попадался в жизни такой типаж? Подобные диалоги через столик в железнодорожном купе у меня уже были. Взять, например, рассказ «Завтраки 43-го года». Там герой смотрит на человека, который сидит напротив, и понимает, что это один из хулиганов в их школе, который когда-то отнимал у детей их жалкие завтраки. А теперь этот подлый тип - процветающий советский деятель. Это примерно то же самое. Да, «Победа» - какое-то особое сочинение. Мне говорили, что я находился под впечатлением Владимира Набокова, начитался «Защиты Лужина». А я, между прочим, тогда еще и не читал романа.
К тому же Набоков сам был сильным шахматистом, а я все-таки далек от серьезной игры. Один умный человек философски заметил, что в этом рассказе показано отражение глубокого процесса в сознании шахматиста, соединяющего свои ходы с какими-то глубинными, потаенными ассоциациями в своей жизни, а, может быть, и не своей. Не буду с ним спорить… - Вы встречались со многими шахматистами? Вспоминаю один смешной случай. Опытный журналист и шахматист, член Союза писателей Саша Кикнадзе - отец двух «телевизионных сыновей» - в 1978 году собрался на матч Карпов - Корчной. В Доме литераторов увидел меня и очень взволнованно сообщил: «Завтра улетаю в Багио». Скажи, что мы все следим и поддерживаем…» - «Да, обязательно передам Анатолию Евгеньевичу».
Все пассажиры являются случайными попутчиками, едущими по своим повседневным делам на стареньком грузовике Володи Телескопова. Она выявляет в них неожиданные силы позволяющие даже победить милиционеров , а в финале вообще приводит к шутовскому катарсису.
Здесь принципы производственного романа доводятся до абсурдной завершенности. Мемозов поначалу вторгается в роман на правах одного из персонажей, а затем приобретает таинственную власть — ставит под вопрос компетентность самого автора, вмешивается в ход повествования и постоянно меняет заданные автором сюжетные ходы. Именно в результате козней Мемозова в финале романа вещество W теряется, то есть теряется смысл соцреалистического канона как метафоры разумного труда, приводящего человека и к личным, и к социальным победам. Фигура автора Толи фон Штейнбока дробится на пять равноправных повествователей. В построении текста Аксёнов следует традициям модернизма: одни и те же события даются в восприятии пяти повествователей, то есть с пяти разных точек зрения. Разные повествователи с одним отчеством — Аполлинариевич — на метафорическом уровне становятся детьми одного античного божества — Аполлона, покровителя наук и искусств. Связь повествователей с наукой и культурой подчеркивается и их профессиями: скульптор, писатель, хирург, музыкант, биолог. Сюжет частной жизни Штейнбока резко противопоставлен миру окружающей действительности, миру тоталитарною общества. Внешний мир приводит повествователей к постоянным кризисам, и разочарованиям, к борьбе за свою творческую независимость.
Тоталитарный мир — это также мир хаоса и абсурда. Абсурдность тоталитарного бытия видна во всех деталях. Так, единственную одежду, которую стоит покупать, носят только сами продавцы магазинов; центрами социального общения становятся пивные ларьки, в которых хронически нет пива; гардеробщики, официанты и бармены — старшие офицеры КГБ, то есть государственные чиновники; военный парад оказывается невозможным, поскольку танки требуют капитального ремонта. Очевиден идеологический пафос произведения: коммунизм — это сила, направленная на разрушение.